– У нас проблемы?
– Если случилось то, о чем я думаю, то теперь нет. – Дэн окинул свой меч уважительным взглядом и бережно уложил на середину кровати. При этом почему-то заметно повеселел. – Знаешь что! Давай ложиться спать, иначе проспим полдня, а у меня планы на завтра. И я тебе, наверное, что-то расскажу. Не уверен, что ты должна это знать. Зато точно знаю, что это немного утешит и ободрит тебя.
Такое обещание меня заинтриговало, поэтому я безропотно улеглась под одеяло, честно отвернулась и зажмурилась, пока раздевался и ложился Дэн. В комнате осталась зажженной лишь одна свеча, создавая уютный полумрак. Самое то для очередной сказки на ночь.
– Несколько дней назад я совершил неблаговидный поступок. Из добрых побуждений, но все же… – Дэн замолк, поэтому я рискнула взглянуть в его сторону. Он с сомнением смотрел на меня. Заметив, что я повернулась, вытащил руку, ту, на которой был порез, и протянул ко мне. – Дай, пожалуйста, свою ладонь, я тебе что-то покажу.
Я робко коснулась его. Сердце жалобно дрогнуло, когда наши руки соприкоснулись. Пришлось безжалостно топтать любые сантименты, потому что иначе снова расплачусь. Ведь в памяти еще свежи наши объятия и нежные взгляды. Его слова, его губы, светящиеся любовью и счастьем глаза. Нет, не могу.
– Извини. – Я выдернула свою ладонь и отвернулась. Напряженная тишина воцарилась за спиной.
– Два дня назад я стер тебе память.
Слеза, катившаяся по щеке, замерла, не добежав до подушки.
– Что?
– Я стер тебе память о посещении гадалки. Потому что ее предсказание слишком сильно ударило по твоему душевному равновесию. Ты несколько дней ходила сама не своя, истекая Силой, но так и не призналась, что она нагадала тебе. Единственное, что я знаю, там что-то было обо мне, и мы выяснили тогда одну вещь. Смотри. – Дэн сел, взял свободной рукой подсвечник, поднося его поближе. – Дай руку, я не буду ее касаться.
Я тоже села, вытянула руку к нему.
– Что ты видишь? – спросил он.
– Глубокий порез.
– Не то. Смотри линии на руках.
– И что там? – Мне пришлось наклониться ближе, чтобы разглядеть, на что он показывал. – Ой! Одинаковые, что ли? Двойные линии жизни.
– Да. Практически идентичны.
– И… что это значит?
– Это значит, есть вероятность того, что мы с тобой будем вместе.
– Как? Ты сам говорил… – Сердце взволнованно зачастило.
– Не знаю. Я почти неделю задаюсь этим вопросом. А сегодня получил лишнее подтверждение. Обрати внимание, что край пореза угодил как раз в начало раздвоения. Двойная жизнь, Маша, началась для нас сегодня. Мне это не очень нравится. Но это единственная наша надежда.
– Что же из этого следует?
– Следует жить!
Ю. Левитанский
Все же человек удивительно живучее существо. Даже когда к жизни не испытываешь ничего, кроме отвращения, приходится жить, потому что природа не наделила нас способностью умереть именно в тот момент, когда больше всего этого хочется. И на следующий день мне пришлось вставать и заниматься повседневными делами. Дэн еще спал, крепко обхватив подушку и улыбаясь во сне. Ему сейчас хорошо. А мне плохо. Потому что я уже проснулась. Робкая надежда, которую он заронил во мне под конец ночных разговоров, при свете дня казалась столь же призрачной, насколько убийственно логичными были предыдущие доводы. Он не может жить в моем мире, а я – в его. Наша любовь обречена на разлуку и страдания. Сердце ныло и болело, то замирало, то билось в истерике. Лучше бы оно совсем остановилось.
Полезла за бельем и обнаружила на полке свой вчерашний кружевной комплект, а рядом с ним – жемчужное ожерелье и серьги с бриллиантами! Не поняла, так это что, не морок был? Когда он их с меня снял – и не помню. Взяла в руки, внимательно всмотрелась. Выглядят как настоящие, но у него все выглядит как настоящее. Пес их знает! А где ж тогда моя бижутерия? И откуда он взял ЭТО?
Когда я умывалась, в голове вдруг мелькнул обрывок сна, заставив меня густо покраснеть. Мне приснилось продолжение нашей бурной ночной страсти. Кинув взгляд в зеркало, подивилась, каким неземным восторгом и счастьем блестят мои глаза. Сама себе не поверила. Счастье? Восторг? Это был сон! А вокруг реальность, где меня отшили самым бескомпромиссным образом. И теперь я уже точно знаю, что не смогу его забыть. Никогда. И так ясно представилось, как он уходит… а я остаюсь.
Дэн застукал меня, когда я самым натуральным образом ревела, мешая воду со слезами и вздрагивая спиной от рыданий. Беззвучных, ибо с детства запомнила непреложную истину: мужчины женских слез не любят. Еще в садике мама говорила мне, что мальчишки с плаксами не играют. И как-то по жизни пришлось убедиться в справедливости этих слов. Могут пожалеть, утешить, но больше любить или уважать от этого не станут.
– Ты плачешь? – раздался тихий голос от дверей.
– Нет, – шмыгнула я носом. Надеюсь, что в воде глаза не покраснели. – Умываюсь.
– Пытаешься научиться лгать? Не стоит. Искренность – одно из твоих главных достоинств.
От его прикосновения я вся сжалась в комочек. Так страшно теперь находиться рядом с ним. Дэн осторожно развернул меня, промокнул мокрое лицо льняным тонким полотенцем, глядя грустными-грустными глазами.
– Женщины – счастливые существа. Вам позволено открыто горевать, и слезы не осуждаются. Мужчины этого лишены. Нам остается переживать все внутри себя, бессильно сжимая кулаки и стискивая зубы.
Дэн прижал меня к себе, и мы так стояли, без движения и без слов. Если он не лгал мне вчера насчет своих чувств, ему больно не меньше моего. Когда Дэн разомкнул свои объятия, я почувствовала, что по крайней мере физическое состояние мое намного улучшилось. Голова перестала наливаться похмельной тяжестью и звоном бессонной ночи, а ноги перестали гудеть после вчерашних экспериментов с высокими каблуками. Значит, лечил. Молча, даже не спрашивая о самочувствии. Знал, что да, плохо мне. Может, чувствовал? Он ведь не раз уже обмолвился, что чувствует мое состояние, и знает, когда мне плохо. Значит, любит. Но больше об этом говорить не станет. А сердечную боль, видимо, так просто не вылечишь.